«Спасение» - фильм режиссера Ивана Вырыпаева о католической монахине, приехавшей в Тибет по делам своей церкви, и ее знакомстве с новым для нее пространством. Я посмотрела фильм уже давно, почти сразу, как он вышел в прокат. С того момента я видела довольно много рецензий, отзывов и мнений.
В основном положительных, хотя были и отрицательные. И нигде до сих пор я не встретила упоминания того, что больше всего потрясло меня в этом фильме. А именно – очень сильная метафора, связывающая пространство самого фильма, как некий сюжет, сновидение, одну прожитую жизнь, со следующей ступенью – миром Создателя этого сновидения, этого микромира и всего того контекста, в который помещена главная героиня.
Тема сочетания христианства и буддизма интересует меня уже очень много лет. Я побывала в нескольких странах, исповедующих буддизм - Тайланде, Камбодже и Бирме, а также в Индии, где он зародился. Тот импульс, который всегда лежал в основе моей тяги к путешествиям - это именно интерес к религии и к людям, воспитанным в условиях той или иной культуры, основанной на религии. Еда, местные развлечения, покупки и даже пляжный отдых интересны, но лишь как приятный бонус. Какие там люди? Что их волнует? Чем они живут? Каковы их основные ценности, не мифические, а простые, житейские? И в этом плане буддизм меня не разочаровал. Я не видела ни воровства, ни обмана, ни грубости. Чего нельзя сказать, например, об индийской культуре. Любое "общество" начиналось с ритуалов. И потому даже самые, казалось бы, не религиозные люди в какой-то степени предопределены религией той страны, в которой родились. Даже если сами этого не осознают. Вся архитектура, все присутствующие вокруг образы, все окружающие нас потоки информации так или иначе связаны с нашей прошлой историей. Прошлое предопределяет, создает границы, и стремление к развитию - это, во многом, стремление превзойти эти границы.
Героиня живет в пространстве, где основополагающим является христианский контекст. Она мыслит по-христиански, и подобное мышление прекрасно интегрировано в ту европейскую среду, из которой она приехала. Но здесь, в Тибете, все иначе. Здесь исповедуют буддизм, атмосфера которого естественным образом захватывает ее, требуя расширения сознания, включения, объединения. Если смотреть с точки зрения Спиральной динамики, то героиня в начале фильма в наибольшей степени представляет собой «синий» цМем, очень здоровый и гармоничный. Полностью простроенный. Я не говорю сейчас о "мифическом" мировоззрении, подобное обозначение уровней мне чуждо. Мне нравятся цветовые маркеры именно потому, что они нейтральны и подразумевают множество характеристик, в которые необходимо вникать. В данном случае - это вера в силу своей правды, верность выбранному пути и готовность к самопожертвованию. Ее служение католической церкви абсолютно искренне, и авторитет церкви непоколебим. Она производит впечатление человека очень чистого, находящегося в полной гармонии с тем путем, который она выбрала. А это уже само собой подразумевает, что ей доступно расширение и включение в свое мышление новых парадигм. Она открыта им, и у нее есть прочный фундамент, который не разрушится от малейшего дуновения ветра.
Если смотреть поверхностно, то первое, что приходит на ум для решения подобной задачи – интеграции новых контекстов в систему мышления - это организовать ей беседу с местным буддистом. Но если поразмышлять, становится понятно, что это бесполезно. Представитель синего цМема, даже очень гармоничного, даже идеального, но рожденного и воспитанного в одной культуре, никогда не сможет найти общий язык для такого глубинного общения с представителем точно такого же синего цМема, но рожденным в другой культуре. Это разные миры. Разные вселенные. Это целая пропасть между двумя мирами, через которую можно перебраться только одним способом – перелететь на крыльях. А для этого необходимо эти крылья сначала обрести.
Здесь у меня множество резонансов с личным опытом. Из посещенных мной стран наиболее явно атмосфера буддизма чувствовалась в Бирме. Я помню, как отмечала у себя интерес и притяжение к одетым в оранжевое монахам. Это проявлялось и в Тайланде, но там все как-то менее аутентично за счет того, что страна сильно ориентирована на туристов. И каково же было мое удивление, когда бирманские монахи сами подходили к нашей компании путешественников и начинали диалог. Их всех интересовала практика английского языка. Тогда я поняла, что говорить о природе бытия в данном случае абсурдно, потому-что потребуется невероятное количество часов уже только для того, чтобы просто выйти на общий контекст. И даже если бы это количество часов в сочетании с обоюдным интересом у нас было, потребовалось бы абсолютно свободное владение английским языком, которого не было ни у одной из сторон диалога. В большинстве случаев говорить на подобные темы трудно даже со своими соотечественниками. В любом диалоге рано или поздно обнаруживается, что под одними и теми же понятиями люди могут подразумевать абсолютно противоположные вещи.
Поэтому для меня совершенно логично, что те беседы, которые показаны нам в фильме, - это вовсе не беседы с представителями буддистской философской мысли. Это беседы с не религиозными людьми на не религиозные темы. Это просто взаимодействие человека с человеком вне какой-либо конфессиональной обусловленности, которое постепенно раскрывает главной героине иные типы мышления в лице своих случайных собеседников. Постепенно, таким образом, эти диалоги выводят ее за пределы не просто христианского, но вообще религиозного мышления, активируя в ней струнки более высоких и всеохватывающих структур сознания. По чуть-чуть, понемногу, ровно настолько, сколько нужно, чтобы пережить определенный опыт, и выдержать одну встречу.
Первый значимый диалог монахини происходит с женщиной. Это очень смешной диалог. Через него мы видим, насколько ценна ее гармоничность, насколько стабильна ее структура личности. Собеседница долго пытается объяснить ей суть проблем, которых просто не существует в монашеском мире. Она едва понимает, о чем речь. В то время как для второй женщины это словно бы вопрос всей ее жизни. Тот вопрос, вокруг которого вращается все ее мышление. Это похоже на встречу двух женских противоположностей, которые просто вдруг увидели друг друга. И им даже необязательно понимать друг друга, достаточно просто осознать, что вот есть такая, совсем другая девушка. И этот эпизод как бы показывает, что у монахини-то все в порядке. И в голове, и в душе. И если кто-то ждал, что в какой-то момент фильма она вдруг снимет свою рясу, символически освободившись от «религиозных оков», то он этого вряд ли дождется. Ради чего? Ради того, чтобы потом постоянно ломать голову над тем, пылесос она или нет?..
Вторая встреча - с мужчиной, музыкантом. В этом общении монахиня словно бы переступает через некую догматичность, доверившись интуитивному чувству. Это красивый и романтичный эпизод. В нем она в обычной одежде, а не в монашеской, и в этом есть своя интрига. Потому, что в ней самой это ничего не меняет, но зато влияет на восприятие ее другими. Мужчина не знает, что перед ним монахиня, и она не говорит ему об этом. Он видит обычную девушку в джинсах и свитере. Она словно решается какое-то время «поиграть», устроить эксперимент. Я думаю, что именно в этом эпизоде она немножко выходит за пределы самой себя, превосходит себя. И это уже не вынужденно, из-за каких-то внешних обстоятельств, а осознанно. Она оказывается перед выбором. Очень простым выбором, который требует сказать только «да» или «нет». И она говорит «да», интуитивно чувствуя, что этим «да» она не предаст своей веры.
Две эти встречи – это как подготовка. Они лишь немного расшатывают ее привычное восприятие реальности, делая само сознание более подвижным, гибким. И момент с появлением летающей тарелки – это скорее индикатор того, что начался некий переход. Что пошел какой-то важный процесс. Это просто видение, не вписывающееся в контекст. Ни в христианский, ни в буддистский, ни в научный, ни в контекст искусства. Даже для самого зрителя, который, казалось бы, должен быть готов ко всему, ведь он смотрит фильм, этот момент слегка «выбивается из фона». Лично для меня это было очень неожиданно.
Что это? Откуда? Какие инопланетяне? Вы что??
Моментом откровения, на мой взгляд, является вовсе не это, а ее финальная встреча с фотографом. Она же является для меня самой гениальной метафорой фильма, о которой я упомянула в начале. И наиболее интересным мне показалось здесь то, что роль фотографа исполняет сам режиссер. Потому-что в случайности я не верю. Я, как зритель, вижу более широкий контекст. Для меня фрагмент жизни героини является просто сновидением, историей, и режиссер Иван Вырыпаев – создатель этой истории. В контексте этой истории он и есть Бог, если воспринимать это слово, как синоним слова "создатель", "творец, а я воспринимаю именно так. И я, будучи тем, кто находится вне истории, является ее сторонним наблюдателем, могу это видеть. Я знаю Имя. Героиня, будучи участником истории, не знает этого. Разве не так к нам в историях наших жизней является Бог? Не в лицах ли людей, задающих те вопросы, ответы на которые мы может найти только в своей душе, в своем индивидуальном опыте жизни, в своей подлинности? Он является ей в виде случайно встреченного человека с фотоаппаратом, который просто задает вопрос: «Что ты поняла?». Не это ли тот вопрос, который больше всего волнует любого создателя? Для меня в этом вопросе звучит так много…
Что ты поняла? Я создал эту историю. Я думал, я творил. Я придумал тебя и всех, кого ты встретила. Я все это сотворил для тебя и для них. И ты - центральная фигура этой истории. И потому я спрашиваю тебя. Что ты поняла?
И она отвечает ему: «Бог есть». И для меня, как для зрителя, увидевшего эту метафору, она как бы говорит ему - «Ты есть».Говорит в третьем лице. И это все. Все, что нужно было услышать. Ощущение после фильма – завершенность. Спокойствие за дальнейшую судьбу главной героини. Целостность. Эта история самодостаточна. Она не нуждается в оценке или критике.
Творение и Создатель встретились.
16.04.16
(с) Mariya Viter